М.Э. Баскина (Маликова) «Не Стерн, а Верн»
Общеизвестно, что Карамзин, по словам современников, — это «наш Стерн» и что в истории русской литературы он — ключевая фигура отечественного «сентиментализма», течения, названного так по книге Стерна «A Sentimental Journey through France and Italy». Также никто не сомневается, что Карамзин читал Стерна в оригинале, а не во французских переводах, как было принято в ту эпоху, ведь в «Письмах русского путешественника» он цитировал Стерна по-английски, а публикуя фрагменты из «Тристрама» и «Сентиментального путешествия» в «Московском журнале», указывал «перевод с английского». Принято считать, что Карамзин, раз он знал Стерна в подлиннике, а не в доместицирующих вольных французских переводах, в полной мере понял «сентиментально-юмористическую» поэтику Стерна и использовал разные ее элементы в зависимости от собственных литературных нужд: в эпоху создания «Бедной Лизы», как пишет Ф.З. Канунова, «Стерн привлекал Карамзина преимущественно как “оригинальный живописец чувствительности”» и переводы из него в «Московском журнале» были подобраны такие, где «чувствительность явно берет перевес над столь обычным для Стерна юмором»; в «Наталье, боярской дочери» уже можно обнаружить «восприятие Стерна как юмориста» и иронию над чрезмерной чувствительностью и слезливостью, вводимую с использованием приемов, которые «очень близки к стерновским»; наконец, в позднем незавершенном «Рыцаре нашего времени» Карамзин «стремится вслед за Стерном разрушить условную традиционную форму романа».
Мы попробовали критически пересмотреть эти общепринятые утверждения, обратив прежде всего внимания не то, что:
1) Карамзин не использовал слово «сентиментальный», говоря о стерновском «A Sentimental Journey» — слово «сентиментальный» он употребил только один раз, в «Письмах русского путешественника», иронически и во франкофонном (швейцарском) локусе.
2) В «Письмах русского путешественника» Карамзин отказал англичанам в оригинальности их «humour» и не стал вводить в русский язык «юмор» как англицизм.
3) Из четырех фрагментов из Стерна, помещенных в «Московском журнале», один, «Бедной с собакой», представляет собой (на что исследователи раньше не обращали внимания) перевод не оригинального пассажа Стерна, а присочиненного к «Тристраму» его французскими переводчиками.
Мы попробуем показать, что Карамзин, который ввел Стерна в русскую культуру с огромным, тридцатилетним, запозданием относительно его британской и континентальной славы, хотя действительно мог читать Стерна по-английски, сам, стараясь быть современным и европейцем, воспринимал Стерна в том европейском контексте его рецепции, который сложился к этому позднему времени, и преимущественно во французском. Иначе говоря, Карамзин читал Стерна хотя и по-английски, но сквозь французскую культурную призму.